Монгол.
Атаки захлёбывались волна за волной, и высота была покрыта телами красноармейцев. В основном это были молодые ребята, новобранцы, согнанные под Ржев с разных концов своей многострадальной страны. На вершине высоты был вкопан немецкий дзот, и пулемётный огонь оттуда, косил наступавших непрерывным потоком свинца.
Они сидели в окопе, скоро и их погонят атаку, под пулемётный огонь, на смерть. Еркен был из аула. Его призвали в армию и бросили сюда всего несколько дней назад. Он три дня трясся в поезде, в товарном вагоне, чтобы сейчас быть отправленным под немецкие пули. Политрук роты шёл по окопу, поднимая солдат в атаку под дулом пистолета. Скоро очередь должна была дойти до Мурата, земляка Еркена, тот закрыл голову руками и тихо ныл.
-Ыыыыы.
И тут Еркен увидел монгол. Они сидели с ними в окопе, грозные, молчаливые, и придерживая сабли, смотрели вперёд, на линию фронта. Еркен давно свыкся с нереальностью всего происходящего, и это видение совсем не удивило его. Всё что происходило с ним в последние дни, было как кошмарный сон. Конница пошла в атаку. Монгольские всадники прыгали через окоп, и неслись вперёд, в бой. Кавалерия привидений летела на врага, и конники-призраки исчезали в багряном мареве сражения.
- Ур! Ур! - кричали они.
«Ур» значит бей по-монгольски. Русское «ура» происходит от этого слова.
- Ура! - закричал Еркен, выбрался из окопа и бросился в атаку. В его руках была трёх-линейка. Стрелять он умел. Он бежал вперёд. Пули свистели вокруг. Наступавшие падали замертво один за другим. Еркен был единственный, кто добежал до высоты. Вдруг пулемётный огонь прекратился. Еркен заглянул в узкое окно дзота, и увидел двух немецких солдат, которые возились с пулемётом. Его заклинило, видимо перегрелся. Они были плохо одеты, на руках порванные перчатки. Один из них поднял глаза, увидел Еркена, и в ужасе, бросился к углу, где стоял автомат. Еркен выстрелил. Немец упал. Второй поднял руки вверх. Что теперь с ним делать, как его теперь выудить его из этого дзота, где у них там дверь, и что ещё и кто ещё там есть? Поколебавшись, Еркен выстрелил сдавшемуся немцу прямо в лоб. Так вернее. Тот упал, словно удивлённый случившемся. Еркен слышал, что после первого убитого бывает приступ тошноты, но он ничего такого не чувствовал. Ну и восторга от этой победы тоже. Волна наступавших докатилась до дзота. Политрук обнял Еркена.
- Герой! К награде будешь представлен!
- Ура! - Красноармейцы катились вниз по склону, брать следующую высоту.
Так Еркен стал героем Советского Союза. А через несколько недель он получил орден За Отвагу. Мурата ранило куском шрапнели, он лежал между советской и немецкой позициями, и жутко стонал. Совершенно не задумываясь, Еркен пополз к нему под огнём врага, перевязал как мог и затащил в окоп. Земляк есть земляк. Мурата комиссовали и отправили домой, а Еркена наградили и перевели в развед-роту.
- Догеройствовался, теперь точно не выпутаюсь - думал он в развед-школе.
В первом бою, ему всё стало понятно про эту войну. Он помнил двух немецких солдат, которых он застрелил. Особенно второго. Как он падал, с поднятыми вверх руками, с дыркой во лбу, с гаснущими глазами, полными удивления и страха. Они были такими же несчастными, только из другой далёкой страны.
- Их также пригнали сюда, как нас, только с другой стороны. - думал Еркен - но я с этой стороны, и я буду их убивать.
Яша.
Служить в пехоте было ужасно. Наступление или отступление, от ежедневных многокилометровых переходов, Яша с плоскостопием, не чувствовал своих ног. Убить могли в любой момент. Солдатский быт был чудовищным. Возможность помыться появлялась нечасто. Питались как попало. Свинину Яша не ел, и это ещё больше ограничивало его рацион. От слабости, он еле держался на ногах. Кругом были одни гои, и жиды были виноваты во всём. Доходили слухи о зверствах, но Яша им не верил. Немцы - цивилизованный народ, кто бы мог подумать, что они могут оказаться хуже русских. Но он всё равно очень беспокоился за своих, все ли смогли эвакуироваться? Особенно за тётю Ривку и её семью, Гомель был уже под немцами. Наконец, он добился перевода в медсанбат благодаря своему плоскостопию, и нескольким еврейским врачам, которые служили в полевом госпитале. Вне себя от счастья, он стал собирать свой нехитрый скарб. Там и душ, и кухня. Раненных с поля боя вытаскивать, это не под пули лезть. Яша, радостно улыбаясь, торопился к выходу из полуразрушенной школы, где их расквартировали. Друзей в роте у него не было, и прощаться было не с кем. Вдруг дорогу ему преградили два огромных украинца.
- Куда собрался, жидёнок? - пробасил один.
Яша хотел обойти их, юркнув в сторону, но второй ухватил его за плечо своей огромной рукой и отбросил назад.
- Медсестричка!
В роте засмеялись.
- В тепленькое местечко захотел? Все вы такие!
- Меня переводят в медсанбат, и это приказ комдива. Приказ! Понятно? - Яша сказал им, твёрдо как мог.
Хохол молча ударил его в лицо, разбив ему нос. Яша упал, рассыпав вещь-мешок. Он попытался собрать вещи, но второй хохол сильно пнул его ногой.
- Жидовская морда! - услышал он знакомые слова.
Они били его ногами. Яшу били часто, но в этот раз, он чувствовал, что его убивают. Война, горы трупов, кто разберёт, как он погиб.
- А ну оставили его в покое - вдруг послышался строгий голос.
- Што делат? - пробасил другой.
Это были ребята из развед-роты. Высокий широкоплечий казах с суровым жёстким лицом и огромный чеченец, гора его мышц не помещалась в стандартную гимнастёрку, и казалось, что она сейчас лопнет. Казах поднял Яшу с пола, и почти ласково приложил кусок бинта к его разбитому носу.
- Он нас завтра с поля боя будет вытаскивать, любого из нас. - сказал он - идиоты.
- Дурак! - пробасил чеченец, грозно сверкнув на украинцев своими чёрными, исполненными всегдашним гневом, глазами.
С ребятами из развед-роты связываться не хотел никто. Яшины обидчики молча ретировались. В полку только говорили, что о развед-роте, их ночных рейдах на территорию противника, взорванных мостах, взятых «языках», спасённых пленных. Яша быстро запихнул свои вещи обратно в мешок, и всхлипнув, выскочил наружу.
- На мэдсэстра мэна пазнаком - пробасил чеченец и сурово посмотрел на солдат - гыгыгы.
Те подобострастно захихикали.
Служба в медсанбате превзошла все Яшины ожидания. Было несколько своих ребят. Они наладили быт. Вначале было тяжело, мутило от луж крови, воплей и стонов раненых, гор ампутированных конечностей, но потом Яша привык.
Контр-наступление провалилось, раненых были сотни, он не спал уже более суток. Полевой госпиталь превратился в кровавый приемник бесконечного потока изувеченных человеческих тел молодых ребят. Говорят, даже развед-рота нарвалась на засаду. И тут Яша увидел знакомое лицо. Все азиатские лица похожи, но Яша сразу узнал его. Казаха несли на носилках, его нога была разворочена. Он не стонал, лишь молча лежал, стиснув зубы.
- На ампутацию - Яша услышал голос медбрата.
- Стойте - Яша остановил носилки, сам удивившись собственной прыти.
Он одним прыжком пересёк приемник, и схватил главврача за рукав.
- Моисей Борисович, посмотрите его ногу.
- Яш, какую ногу. Тут сотни раненных. Может ему ещё косметические швы наложить? На ампутацию!
Пожилой полный главврач хотел было уйти, но Яша опять потянул его за рукав, практически развернув к себе лицом.
- Моисей Борисович, он жизнь мне спас, меня гои в пехоте совсем заели, чуть не убили, а он заступился, не знаю почему.
Как волна побежала по лицу старого врача, как тень своего, личного воспоминания.
- Ну ладно, бог с тобой, давай сюда своего героя - согласился он.
Моисей Борисович Вексель занимался организационной работой, оперировал да, но только когда никто другой не мог сделать чуда, когда нужно было спасать жизни людей, оперировал офицеров и особистов. Заниматься ногой простого солдата не было в кругу его обязанностей.
- Уж точно лучше без ноги остаться, да на одной ковылять домой. Сейчас я тебя залатаю, они же тебя опять на фронт отправят, вояка, а там можно и без башки остаться. Лучше без ноги, да с башкой - думал он - Эх, Яша, Яша, прицепился тоже.
Вначале это ситуация, и потерянное время его раздражали, но потом он увлёкся, операция была интересной, и через два часа он вышел из операционной, счастливый и уставший.
Казах лежал на госпитальной койке, его суровое лицо было серым, и выражало сосредоточенную волю выжить. Он похудел, узкие глаза и рот походили на три чёрные полосы на скуластом лице. Яша зашёл в палату и положил на прикроватную тумбочку газетный свёрток.
- Здесь яблоко и аскорбинка. Вам нужны витамины. Ты меня-то хоть помнишь?
Казах покачал головой.
- Поправляйтесь.
Яша хотел уйти, но казах слабым движением руки остановил его, поймав за халат.
- Как тебя зовут?
- Яша.
- Еркен.
Он бессильно пожал ему руку.
- Яша, где тебя носит, немедленно в операционную! - послышалось из коридора.
- Ну я пошёл.
Яша побежал работать, прибыл очередной грузовик раненных. Он был из местечка под Одессой. Еркен был из аула, затерянного в казахской степи. Яша успел поучиться в хэдэре, а Еркен в медресе. Яша говорил на идиш, Еркен мог читать по арабски. Они были примерно одного возраста, их обоих вырвали из родных мест, где они жили, окружённые роднёй, по обычаем своих предков, и говорили на своих языках. Их безжалостно бросили в котёл войны, где в рукотворном аду уничтожались человеческие судьбы, калечились их тела, и губились души. На сердце вдруг стало тепло-тепло, как будто в этом инферно, каждый обрел не друга, а брата.
Еркена перевели в тыл на реабилитацию, контр-наступление продолжалось, несмотря на чудовищные потери, полевой госпиталь двинулся вперёд, вслед за линией фронта. Больше они никогда не виделись.
Гнилое ухо.
Они перебежали поляну по одному, как положено, но зайдя в лес, сразу, лицом к лицу столкнулась с немецким патрулём. Позиция у немцев была лучше, и отряд сразу потерял несколько человек. Немцы засели на опушке леса, а позади развед-роты было открытое пространство. Оборону держать на краю поляны было невозможно, их всех бы перебили как куропаток. Отступать было некуда, пришлось идти вперёд, благо расстояние было коротким. Прорвавшись сквозь огонь, они вступили в рукопашную. Это был единственный шанс. Живыми из боя вышли только Еркен и Серёга. Оба были ранены. Еркен перевязал Сергея. Все их товарищи, с которыми они только что делили кров, хлеб и махорку были мертвы. Языка было брать не из кого, из немцев тоже никто не остался в живых.
- Оставь меня здесь - сказал Сергей - ну не на себе же потащишь?
- Ну вот ещё - ответил Еркен - Потащу, а чего нет?
Сергея любили все. Он был самым молодым в развед-роте. Попал сюда недавно, ему только исполнилось 18. Он был из Сибири, из деревни под Иркутском. Он был сложен, как греческий бог, ни капли жира. У него было совершенно белое тело, голубые глаза, и белёсые волосы. Он был спортсменом и обладал невероятной выносливостью. Казалось, он никогда не уставал. Он был готов нести на себе любой груз, и всегда был рад помочь товарищам. Он был весёлый и простодушный. Над ним часто подшучивали, но он никогда не обижался. Он был всем, как младший брат. Еркен собрал, какие нашёл продукты, запасся патронами, взвалил Сергея себе на плечи, и побрёл назад.
Наступил вечер. Они были уже довольно далеко от вражеских позиций, и Еркен развёл костёр. Он прислонил Сергея к дереву, они тихонько сидели, и отогревались у огня. Снег блестел, как жемчужный ковёр, ветви деревьев чернели странным рисунком на тёмно-синем небе.
- А у нас похожие леса - вдруг сказал Сергей - А ягоды там какие! Ежевика, голубика черника, ммм.
Про такие ягоды Еркен даже не слышал.
- А грибы! Вот у вас Казахстане есть грибы?
- Мы не едим грибы - смущенно ответил Еркен - По-казахски гриб называется Шанрау Кулак, это значит гнилое ухо.
Вдруг Сергей дико расхохотался. Он упал на снег и водил по нему руками.
- Гнилое ухо, я не могу! Когда я вернусь домой, если кто-то не будет меня слушать, я ему скажу «у тебя гнилое ухо!»
Смех Сергея был заразительным. И Еркену стало очень весело. Он тоже упал на снег и стал смеяться.
- Действительно, мы так смешно называем простой гриб, которые остальные народы спокойно едят. - подумал он.
- Гнилой ухо - прошептал он по-русски.
Они лежали на снегу и смотрели на ночные деревья, на звёздное небо, которое, как гигантский шатёр возвышалось над чёрном лесом. Там не было войны. Не было смерти. Не было боли и крови. Небо было всегда, и будет всегда, когда их уже давно не будет на земле. Звезды равнодушно смотрят с неба на людей, живущих и умирающих, и убивающих друг друга испокон веков. Сергей долго рассказывал Еркену про грибы, что их нельзя рвать, нужно срезать ножом, про опят, и про лисичек, про белые грибы, про грузди, которые растут под землёй, про сыроежки. Еркену казалось, что он уже ел грибы. Он нёс Сергея три дня. Тот говорил, не умолкая. Он рассказал Еркену про Байкал, про его холодную прозрачную воду. Про остров Ольхон, и как они с отцом поехали туда ловить омулей. Как они пошли пешком к деревне Листвянка по берегу озера. Про центр Иркутска, который застроен резными деревянными домами, которые до революции принадлежали богатым купцам. К концу третьего дня Сергей затих.
- Уснул, наверное - решил Еркен.
Остановиться и проверить не было сил, позиции красной армии были совсем близко. Еркен устал, и взвалить раненого товарища на плечи ещё раз, он бы уже не смог. Он упрямо шёл вперёд. Наконец их подобрал передовой отряд. Еркена положили на носилки. Носилки были только одни.
- Сергей тяжело ранен - Еркен приподнялся - возьмите его первого.
Майор с удивлением посмотрел на окоченевший труп Сергея.
- Дня три уже готов - сказал он.
- Когда вы на засаду нарвались, говоришь? Три дня назад? Так ты что на себе три дня мертвяка таскал?
Морозным январским утром Еркена бросило в пот. Его знобило. Он хотел броситься на майора с кулаками, но не смог встать с носилок.
- Это Сергей! - закричал он - Он из Иркутска, там грибы, там ягоды, он плавал в Ангаре! Когда задует Баргузин на завтра будет солнечный день!
В этот день несколько солдат подорвались на немецкий мине, окоченевший труп Сергея бесцеремонно бросили в братскую могилу. От слабости, усталости и жара, Еркен стал плохо говорить на русском языке, который прекрасно знал.
- Ааа! - закричал он - ты не слушать, ты гнилое ухо!
А потом разразился отборным русским матом, которому очень хорошо научился в развед-роте.
- Он в бреду - как бы оправдываясь, сказал медбрат.
- Быстро в медсанчасть его - скомандовал майор.
- Забредишь тут, ёб твою через плечо - пробурчал он.
Еркена унесли. Майор Кулаков никогда не забудет этот случай. Раненый разведчик три дня таскал по лесу мёртвого товарища, думая, что он его спасает. Майор был упрямый малый, плохо воспринимающий чужое мнение. Кличка «Гнилое Ухо» закрепилась за ним навсегда.
Был январь 43-го, на резные купеческие дома в центре Иркутска валил густой снег.
Vater.
Продвижение по улицам Берлина было тяжелым. В очередной раз Фауст подбил Тэшку, и горящий танк загородил улицу, парализовав наступление. Выскочивших из Тэшки танкистов, добил снайпер с верхнего этажа. Жалко было ребят, они прошли всю войну, чтобы сгореть в танке на улицах Берлина. Конечно же на разчистку отправили развед-роту. Еркен, Иван и два прикреплённых к ним солдата. Иван был рослый широкоплечий мрачный русский мужик. Он ненавидел немцев, войну и похоже самого себя. С уважением относился только к Еркену, и паре-тройке других солдат, которые разделяли его безудержную смелость и полное презрение к смерти. У него были длинные руки и огромные кулаки. Про его чудовищной силы удар, ходили легенды. Согласно рассказам, в рукапашках, он убивал немецких солдат просто ударом в лицо. На подходе к дому одного из солдат зацепил снайпер. Пуля попала в бедро, тот кровил, но держался.
- Тащи его медсанбат - мрачно сказал второму солдату Иван.
Тот с радостью согласился. Теперь они знали где сидит снайпер.
- Прикрой меня - сказал Иван Еркену.
Еркен кивнул, и откатился за кирпичный блок, единственное что осталось от одного из домов. Он вытянул свой ППШ с другой стороны блока, и открыл сплошной огонь по окну снайпера. Иван пригнувшись побежал вперёд, потом упал на землю, покатился, и бросил гранату прямо в окно подвала, откуда стрелял Фауст. Взрыв поднялся облако пыли и щебня. Еркен побежал вперёд под этим прикрытием и догнал Ивана. Он слышал как выстрелил снайпер, пуля пролетела над ним, буквально задев его волосы. Окно подвала была взломано взрывом гранаты, и они прыгнули внутрь. От стрелявшего из Фауста мало что осталось, теперь оставался только снайпер. Они поднимались вверх по лестнице, она была практически полностью разрушена, и они знали что снайпер ждёт их, там, на верхних этажах. Тогда они придумали интересный манёвр. Они будут подниматься снаружи, а не внутри здания. Еркен и Иван выбрались через окно на балкон, и стали взбираться по фасаду здания, карабкаясь между балконов и окон. Они выбрали стену, которая выходила на позиции красной армии. Вдруг подвернулась пожарная лестница. Ещё лучше. Они забрались на последний этаж и заглянули в окно. Снайпер сидел у другого окна напротив лестницы, поглядывая вниз, и в другое окно наружу. Еркен и Иван выстрелили одновременно. Снайпер упал. Они залезли в окно и подошли к нему. Снайпер лежал лицом вниз в луже крови и кашлял.
- Аааа - как-то странно застонал он.
Наступив в лужу крови сапогом, Иван перевернул снайпера ногой. Капюшон упал с лица. Это была юная девушка-подросток. Лет 12-13. Может 14. Она была очень красивой. Золотистые волосы струились на плечи, в больших голубых глазах была боль, печаль и страх.
- Vater[1] - прошептала она.
Тоненькая струйка крови заструилась из её изумительно очерченного рта. Два человека в военной форме, которые только что её застрелили, почему-то напомнили ей её отца.
- Vater - Прошептала она, умирая.
Еркен и Иван вышли из здания. Путь был расчищен, наступление продолжалось. Они шли молча, у обоих были дочери примерно этого возраста.
Война закончилась. Вот Иван идёт по полю, навстречу ему в высокой траве бежит Наталка. Он в военный форме, за спиной вещь-мешок.
- Папа! - она бросается ему на шею.
Иван обнял её, и вдруг расплакался.
Пыльная степная дорога. Еркена вёз джип Виллис, доставшийся по лэндлизу, такой был один на весь Казахстан. За рулём старый толстый беззубый русский водитель в военной форме, в пилотке и орденом Славы на груди . Приехали.
- Ну бывай! - водитель обнял Еркена.
Его дочь Айнур выскочила из дома и побежала к нему навстречу. Жена стояла у двери и просто смотрела на него. Престарелая мать тоже вышла, кряхтя и держась за поясницу. Айнур повисла
- Аке[2]!
Кромешная тьма. И только детский голос в ней кричит:
- Vater!
[1] отец, нем.
[2] отец, каз.