Марат.
Он менялся на глазах у всех. Это был Том, и Джеймс, и человек по Свичмен, и другой, по фамилии Баттерфилд; это был мэр города, и девушка по имени Юдифь, и муж Уильям, и жена Кларисса. Он был словно мягкий воск, послушный их воображению. Они вопили, наступали, взывали к нему. Он тоже кричал, простирая к ним руки, и каждый призыв заставлял его лицо преображаться.
— Том! — звал Лафарж.
— Алиса! — звучал новый крик.
— Уильям!
Они хватали его за руки, тянули к себе, пока он не упал, испустив последний стон ужаса.
Рэй Бредбери, «Марсианин».
Был холодный московский вечер, и я уже промочил ноги. На мне были туфли, потёртые голубые джинсы и серое пальто с белым шарфом. Так мы одевались зимой в родном Казахстане, и менять привычки в столице я не собирался. Вначале Москва мне не понравилaсь, но потом я привык. Бездушный, серый, жестокий и холодный город. Попробуйте перебежать через Кутузовский проспект. Я один раз пол часа простоял в ожидании просвета между машин, потом пришлось идти к переходу. Пол квартала в одну сторону, мрачный обоссанный подземный переход, потом пол квартала в другую.
Я хорошо учился, мне платили стипендию отличника, родня исправно присылала деньги со всех концов страны. С каникул мы всегда возвращались поездом, три дня ехали Алма-Ата-Москва и привозили несколько баулов отборной Чуйской конопли. Мы её сдавали оптом местным барыгам, и денег хватало на безбедную студенческую жизнь.
Я стоял на углу проспекта Мира и улицы Бориса Галушкина и ждал свою девушку. Пришел рано, было холодно, шел мокрый снег, и я решил зайти на почту погреться и позвонить маме. Я разменял пятнашек на междугородний звонок и набрал привычный номер.
- Алло - ответил женский голос далеко, далеко на другом конце провода.
Голос матери показался мне очень странным.
- Мама? - неуверенно спросил я.
- Марат?! - вскрикнула она.
Меня зовут Тимур. Москвичи меня часто называли Марат или Артур, но к этому я тоже привык. Я спьяну неправильно набрал номер, или меня неверно соединили. В её голосе было столько печали, тоски и надежды. В её голосе была печаль и тоска, и очень мало надежды, несбыточной надежды. Было понятно что она не ожидала этого звонка, что он не мог случиться. Было сразу ясно, что женщина приняла меня за своего сына, с которым что-то случилось, который не мог позвонить. Или убили, или в тюрьме сидит, что ещё может случиться с парнем в Алма-Ате? Я в ужасе повесил трубку. Мне стало жарко, я расстегнул пальто, а потом вышел на улицу. Лёгкий снег таял на моем воротнике. Я пришел в себя и протрезвел. Лены ещё не было. Я вернулся на почту и аккуратно набрал мамин номер. Замёрзшие пальцы не слушались. Неуверенно поговорив с мамой, я вышел на улицу. Русская девушка Лена ждала меня в чёрном, холоднoм и сыром московском вечере.
- Ты где пропал, я уже все отморозила - сказала она.
Мы поехали в Макдональдс. Он совсем недавно открылся. Первый Макдональдс в СССР. Шел 1989 г. За два бигмака с френч-фрайз и два милкшейка, один шоколадный, другой клубничный, я оставил стипендию, все деньги, которые мне прислала многочисленная родня и хорошую часть остатков прибыли от «наркобизнеса». Скоро был Новый год, каникулы были давно, деньги заканчивались, и я понимал что мне в лучшем случае к празднику хватит на две бутылки водки. После ужина я шиканул трёшкой за такси, и мы поехали ко мне в общежитие. У меня было припрятано пол бутылки Слынчев Бряг, утасканной с прошлой вечеринки. Ничего она себе не отморозила, всё было нормально.
- Марат! - сказала женщина в трубке - Марат! Марат! Марат!
Прошло 30 лет. Я иммигрировал, служил в израильской армии, учился в США, объездил весь мир. Женился, развёлся, открывал и закрывал бизнеса, строил дома.
- Марат! - продолжает звать меня чужая мать, оставшаяся в том холодным московском вечере,
- Марат! - зовёт она меня.
Я очень хочу поговорить с ней, успокоить её как могу, узнать что случилось с её злосчастным Маратом, но номера я не знаю. Я был тогда безусым юнцом, ребёнком, и повесил трубку.
- Марат! - она продолжает звать меня.
В ночных джунглях шумели обезьяны, было слышно, как они кидаются орехами. Я стоял у панорамного окна эксклюзивного отеля в заповеднике Мануэль Антонио на Тихоокеанском побережье Коста-Рики и любовался луной.
- Марат! - снова раздалось в холодной и шершавой исцарапанной телефонной трубке, прижатой к моему уху - Марат! Марат! Марат!
Как мне ответить ей, как заставить её замолчать? Я подошел к тумбочке и налил себе коньяка. Марина вышла из ванны и нырнула в постель.
- Хватит бухать - сказал она - иди лучше ко мне.
Она выключила свет. Я глотнул коньяка, поставил стакан на тумбочку, и пошёл к ней на ощупь, чтобы найти под простынёй её тёплые мягкие губы и её тёплую мягкую грудь.
- Марат! - не унималась женщина - Марат! Марат! Марат!
Иногда мне кажется что я живу за всех них, за этого несчастного Марата, за моего соседа и тезку сгоревшего от наркоты, за Валеру, задушенного в подъезде, за Антуана, спрыгнувшего с многоэтажки, за Армана, повесившегося в армии, за других моих друзей, погибших и погубленных в девяностые. За моего троюродного брата, которого зарезали в Москве чеченцы. Мой сокурсник Ромa убился, упав пьяным с крыши общежития. На следующий день приехала его мама, простая русская женщина с огромными локтями, она рыдала, уткнувшись в его одежду.
- Ромашка, Ромашка, что же ты наделал - причитала она.
- Марат! - зовёт меня безутешная мать из холодного московского вечера - Марат! Марат! Марат!
